ПРАВА НЕ ДАЮТ,ПРАВА БЕРУТ!

(“таинственный свершается обмен...”) 

— И снова можешь духом пламенеть?

— Огонь на золото расплавит медь.

— И ангел превращений снова здесь?

— Да, ангел превращений снова здесь.

Михаил КУЗМИН

Однажды Родные Стены превратились в хитроумную, искусно сконструированную, да ещё и «теоретически обоснованную», ловушку. Они подступили к тебе грозно, с мерзостным скрежетом, заперев выход наружу, откуда ты некогда пришёл по своей воле – осторожно, стараясь не споткнуться, спустился по ступенькам и нерешительно, Бог знает что думая при этом, постучал в массивную металлическую дверь. Твой робкий стук отозвался протяжным гулким эхом. Помнится, тогда ты даже удивился: «Вот это грохот! Ну, небеса, теперь трепещите!». Ожидание длилось недолго и дверь, наконец, открылась, и тебя впустили. Того, первого, кто был «при дверях», ты запомнил навсегда. Он то и стал твоим проводником в «подвальный Монтсегюр». Да, это вправду было… когда-то.

А теперь бездушные, выщербленные стены с потрепанными гламурно-тоталитарными плакатами и потемневшими боевыми знамёнами глянули на тебя с какой-то презрительной, не иначе, усмешкой. Заметил ли ты это? Возможно, но не подал вида, не рискнул усомниться... Не смел признаться самому себе, ЧТО ты ВИДЕЛ, отчего в горле сразу же вставал горький хинный ком, а сердце начинало бешено колотиться под рёбрами! «Нет, не хочу! Не верю! Выпустите меня обратно!», - внезапно мелькнула первая предательская мыслишка. Да и куда бежать? Зачем? Ведь здесь было ВСЁ, а там - самоубийственное НИЧТО!

А ведь были и иные, «счастливые» (кто помнит сие?), времена. Когда-то ты чувствовал себя в Родных Стенах чем-то большим, значимым, ибо тебя приобщили к Великой Тайне, достойной разве что Алхимических Королей и Королев – Arcana Magna. И ты был счастлив! О, как же ты был счастлив, когда вдруг, внутренне содрогаясь, осознал, что твоё существование, бывшее до того чем-то обыденным и тускло осязаемым, не бессмысленно! А окружающая объективная реальность вокруг убивала своим уродливым шутовским несовершенством, от которого прямо-таки выворачивало наизнанку, а внутренности ослепительно вспыхивали серным адским пламенем. В такие моменты хотелось реветь от невыносимой боли и кататься по полу, с трудом стискивая зубы! И ничто не могло унять её.

В сокровенных книжных строчках, во вдохновенных речах, в сияющих глазах близких тебе людей ты находил ОТВЕТ и ради его воплощения был готов на самые рисковые, самые крайние, подчас ужасавшие своей абсурдностью, меры. Ведь суррогатному теплохладному «бытию» ты противопоставлял то, чего оно страшилось больше всего - Дух, Веру и Меч! Нет, конечно же, ВСЁ ЭТО БЫЛО… Это было ТВОЁ, «кровное», что нельзя было отнять, засадить за прутья клетки или выжечь раскалённым железным шкворнем. Это был твой Катехизис, твоя Молитва, твоя Правда, твоя Война!

А ведь стены начали сдвигаться именно тогда… Потихоньку, едва различимо, миллиметр за миллиметром. Кто-то, было, заметил это, но ему раз и навсегда дали понять: «Да что ты? Почудилось, почудилось и ещё раз почудилось! Стены всё те же – прочные и непоколебимые! Ничто и никто не сумеет сдвинуть их! Да и невозможно это! Понимаешь? НЕ ПОД СИЛУ! Даже самому Всевышнему! А если бы кто и осмелился – мы бы живёхонько его укоротили!». Но нет - ты продолжал видеть, как стены движутся, забирая душу то одного, то второго, то третьего... и так до бесконечности.

Та, памятная для тебя, ночь была тёмной и душной – и раньше ночи были гнетущими и беспросветными, но ныне в ней было что-то особенное, необъяснимое, не дававшее покоя... Рядом ворочались, посапывая и вздыхая, спящие товарищи. Иногда кто-то просыпался, вставал и брёл куда-то. Наверное, в коридор. Сквозь зыбкую полудрёму до тебя доносился чей-то приглушённый разговор (один голос о чём-то возбужденно тараторил, вслед ему бубнил второй) и смешки. Ноздри и нёбо наждачно царапал сигаретный дым. Потом тот, ушедший, возвращался обратно, зевал, падал и засыпал. Зато просыпался другой, вставал и выходил, чтобы точно также вернуться, упасть и уснуть. По замкнутому кругу. И вот тогда стена гулко вздрогнула и угрожающе, всей своей массой, нависла над тобой. Пальцы нащупали обжигающий холод бетона, пронзивший тебя насквозь… Но самым страшным было то, ЧТО ты понял - стена затягивает внутрь, дабы высосать из тебя остатние живые соки, превратить в пустой сосуд, который можно было «наполнять» чем угодно и, в случае чего, разбить вдребезги. Интересно, кто же будет усердно «наполнять» его, а кто – «вычёрпывать» содержимое? Каково ощущать себя этим пустым сосудом в предвкушении немилосердного Coup De Grace? Отчаянный крик так никто и не услышал, разве что утром, после бесцветно-мутного пробуждения, чья-то шершавая и явно «дружеская» (а как же иначе?) ладонь заботливо привела тебя в чувство, потрепав по щеке и предложив в качестве добротной замены «нечто особенное и выдающееся»… Готов ли ты был поверить в это? Скорее всего, да, потому что здесь было ВСЁ, а там – НИЧТО!

Но вышло иначе, совсем не по чьему-то запланированному «сценарию»... К большому для них «сожалению». Твоя Вера оказалась гораздо сильнее, искреннее и правдивее всяческих интеллектуальных и тактических «конструкций» и «нагромождений», неумело скрывавших зияющее НИЧТО. ВСЁ и НИЧТО поменялись местами, хотя даже этот «таинственный обмен» умудрились «метафизически» объяснить, сославшись на самые «наивысшие»,  недоступные обычным смертным, «инстанции»! Воистину - «таинственный свершается обмен...». Боже, как же всё до банальности скучно и упрощённо! «Ангел превращений» всё решил за тебя, и оставалось лишь смириться со своей неведомой участью…

Крохотный огонёчек почти угасшей Веры, едва теплящийся где-то на самом дне души, спас тебя. Ты осмелился и рванулся прочь, с кровью выдирая себя из монолитной стенной породы, въевшейся не только в твою плоть, но и ещё глубже, в самое нутро души. Вот это действительно было больно. В тысячи крат больнее всего, что ты мог себе только представить! Даже великие Югюст Мирбо или Юкио Мисима и те не написали бы лучше. И тотчас же чьи-то руки – всё пальцы, пальцы, пальцы и пальцы - грубо схватили ускользающего смельчака и дёрнули обратно, а знакомый голосок строгим менторским тоном отчеканил: «Врёшь – не уйдёшь! Нельзя предавать Родные Стены, укрывшие тебя! Да как ты мог? Да как ты посмел?». Другие, вроде бы не менее «знакомые» голоса, тоже не «отставали», обнажая все твои «изъяны» и «червоточины»: «Стены всё те же – прочные  и непоколебимые! Ничто и никто не сумеет сдвинуть их! А вот ты осмелился… предать!».  

Но, всё-таки, ты нашёл в себе силы выбраться наружу, отворить тугую, не поддавшуюся сразу, дверь (она с шумом захлопнулась за тобой), пробежать многократно исхоженные вдоль и поперёк ступени, оставляя на них лишь яркие вишневые капли.

Стен больше не было, как не было и ничего того, что ты ранее знал. А оно никуда и не исчезло, как и твоя Вера… Разве что дышаться стало вольготнее, хотя и непривычно. До невозможности…    

Со стороны Родные Стены и, правда, смотрелись несколько иначе. Как что-то фантасмагорическое, сотворённое волей чрезмерно «плодовитого» художника, напыщенно-романтически воспевшего собственное «детище» на сотнях страниц, коими зачитывалось полмира. Ничего не изменилось – всё также приходили и уходили люди, отворялась и захлопывалась дверь, по вечерам в соседнем дворе надрывно орала песни под расстроенную гитару изрядно нетрезвая молодёжь, а на домах регулярно появлялись свежие трескучие граффити, возмущавшие расслабленных обывателей. Ничего не изменилось – рыдал ли промозглый осенний ветрище, осыпались ли листья с взлохмаченных клёнов, сыпал ли мокрый снег, налипая на провода, либо лил беспрестанно ливень…  

А внутри разгорался целительный огонёчек Веры – всё ярче, всё радостнее, всё теплее, проникая в самые потаённые и заветные уголочки твоего истерзанного, но так и непокорённого, существа... Ведь Царствие Небесное не в бетонной коробке стен и в основаниях немыслимых Вавилонов, но в сердце твоём…

И НИКТО, СЛЫШИШЬ, НИКТО БОЛЬШЕ НЕ ОТНИМЕТ У ТЕБЯ ДУХ, ВЕРУ И МЕЧ!

Весна 2008 г.